Саша лежала в постели, уставившись в потолок, который тонул в предрассветной синеве. Рядом, повернувшись к ней спиной, тяжело и ровно дышал Олег. Каждый вечер она надеялась, что истощение наконец подарит ей несколько часов забытья, и каждый раз надежда таяла, как дым. Бессонница стала ее верной и жестокой спутницей.

Это было абсурдно. Олег — человек-скала, трудяга, который вставал в шесть утра и возвращался затемно. Они были вместе больше пятнадцати лет. Она, Саша, всегда была отличницей, спортсменкой, ее воспитывали в строгости и чести. Она знала цену слову и верности. Но эта уверенность рассыпалась в прах последние полгода, когда к ней пришло какое-то странное осознание, что тогда, много лет назад, в их жизни могло произойти что-то разрушительное.

Она тихо сползла с кровати и вышла в темный коридор их небольшой, но любимой квартиры. Да, их дом, когда-то бывший крепостью, теперь казался ей полым. В его тишине звучали эхо прошлого. Эхо нового детского смеха, которые так и не наполнили эти стены. Да, с ними всегда были два любимых маленьких сорванца, но она потеряла еще минимум двоих на ранних сроках, и они ушли, оставив в ее душе зияющую пустоту и непреходящее чувство вины. «Я не смогла, — шептала она себе. — Я неполноценная. И он это видит».

Именно после второй потери все и началось. Ей стало казаться, что она стала непривлекательной, холодной. А Олег, пытаясь заглушить общую боль, ушел с головой в работу. И как теперь ей казалось встретил кого-то, кто был лучше, привлекательнее, и мог его отвлечь от тягот, свалившихся тогда на них обоих, но с разных сторон: на неё детских и семейных, ему- по работе.

И вот теперь, ночью, в их доме появлялись они. Другие люди. Они приходили беззвучно, садились на их диван. Они были разными: высокие и низкие, с разным разрезом глаз, цветом кожи. Но все они были… Олегами. Или нет? Олег-строитель, Олег-офисный работник, Олег в форме военного. Десятки лиц, которые были похожи на мужа, но не были им. А в их чертах иногда мелькало знакомое, давно забытое лицо — Илья, ее первая, юношеская любовь, образ которого вдруг стал мучительно ярким в ее воспаленном сознании, смешиваясь с призраками настоящего.

«Со мной что-то не так», — отчаянно думала она. Она порядочная, честная Саша, а в ее голове поселился настоящий хаос. Она пыталась докопаться до правды, следила за мужем, проверяла его телефон. Он отвечал терпеливо, голос его был полон любви и усталости. Но она слышала в нем фальшь. Или ей казалось? Она видела, как он переписывается с Варварой о рабочих моментах, и в каждом «спасибо» и «до завтра» читала скрытую нежность.

Олег чувствовал каждую трещину в душе жены. Он видел ее боль по их нерожденным детям и знал, что эта рана не зажила. Он сам переживал эту потерю, но старался быть сильным, надеясь, что время лечит. Но время принесло только новую беду — кризис, безденежье и эту парализующую ревность жены к Варваре, которая была просто хорошим специалистом и вытягивала на себе половину их прогорающего проекта.

Он пытался говорить, убеждать, клясться. «Саш, у меня есть только ты. Варя — просто коллега. Я люблю тебя, а не ее». Но в ее глазах он читал: «Ты жалеешь меня. Ты остаешься из чувства долга, потому что я больная, потому что мы потеряли детей».

Он не знал, как сражаться с призраками их общего горя и ее одиночными страхами. К кому идти? Психологу? Она сломается, ее посчитают сумасшедшей. Тарологам, астрологам? Он, прагматик, не верил в эту ересь.

Они стали заложниками этой жуткой иллюзии. Но даже сквозь стену недоверия пробивался свет. Иногда, обычно вечером, когда они вдруг вспоминали что-то смешное из их прошлого, Саша расслаблялась. Она поворачивалась к Олегу, и в ее глазах вспыхивала та самая, прежняя любовь. Она клала голову ему на плечо, и он, затаив дыхание, боялся пошевелиться, чтобы не спугнуть это хрупкое мгновение. В такие минуты он нежно целовал ее в макушку и шептал: «Все будет хорошо, родная. Я люблю тебя». И она верила. До следующей ночи.

Ночи, когда камер не было, но которые были полны призраков: призраков их нерожденных детей, призрака Ильи из ее юности и живого, дышащего призрака Варвары, которая, как ей казалось, отняла у нее не только мужа, но и шанс быть по-настоящему счастливой.

Она запуталась окончательно. Кто он — ее верный Олег или человек, строящий новую семью с другой? И что страшнее — видеть мужа в десятках разных лиц или знать, что в одном-единственном, самом родном лице, она разучилась видеть правду?

А Олег, лежа рядом с неспящей женой, сжимал кулаки в бессильной ярости. Он мог только любить ее. И ждать. Но хватит ли у них обоих сил дождаться рассвета, когда тени прошлого и настоящего сплетались в один плотный, непроглядный ужас?

Гроза начиналась внезапно, как и этот разговор. Небо, еще минуту назад бывшее свинцовым, разорвали ослепительные молнии. Первые тяжелые капли дождя забарабанили по стеклам, сливаясь в сплошной шумовый фон, под который так легко было сказать то, что годами копилось внутри.

Саша сидела напротив Олега за кухонным столом. Свеча, которую она зажгла из-за внезапно отключившегося света, отбрасывала пляшущие тени на его измученное лицо. В ее глазах плескалась та же буря, что и за окном — дикая, неконтролируемая.

Олег сглотнул. Он видел, что она на грани. «Саш, я всегда говорю тебе правду».
«Нет! — она резко встала, стул с грохотом отъехал назад. — Ты говоришь, а кто-то... кто-то другой шепчет мне на ухо совсем иное. Пиши. Напиши ответы. На бумаге.»

Это была новая ступень отчаяния. Он смотрел на ее трясущиеся руки, на лист бумаги и ручку, которые она с силой швырнула перед ним. Его собственные пальцы дрожали. Он понимал — любое его слово будет искажено, перевернуто. Но отказаться — значило подтвердить ее худшие подозрения.

«Хорошо, — хрипло согласился он. — Спрашивай.»
Гром грохнул где-то совсем рядом, заставив ее вздрогнуть. Она прошептала, и он едва разобрал сквозь шум дождя и раскаты грома:
«Скажи... напиши... сколько у тебя детей?»

Сердце Олега упало. Этот вопрос был хуже пытки. Их нерожденные дети... Он посмотрел на нее с безмерной болью, взял ручку. Его рука дрожала так, что он с трудом выводил буквы. Он написал честно, как и договаривались: «ДВОЕ».

Он имел в виду их двоих, их детей с Сашей. А еще он помнил, но не написал про потерю тех детей, которые не родились у них, горе, которое навсегда связало их.

Саша наклонилась, свеча осветила бумагу. Ее глаза расширились от ужаса.
«Трое... — выдохнула она, и по ее щекам потекли слезы. — Я так и знала. У тебя есть еще один. От нее. От Варвары.»

«Нет! — закричал Олег, но его крик потонул в раскате грома. — Саша, там написано «двое»! Смотри!»...

Она смотрела, но видела другое. Ей шептали. Кто-то сидел у нее в голове и нашептывал, перевирая реальность.

«Кого ты любишь? — следующий вопрос вырвался у нее сквозь рыдания. — Напиши имя.»
Олег сжал ручку так, что костяшки побелели. Он писал, вкладывая в каждую букву всю свою душу, всю свою правду. Он вывел: «САША».

Он протянул ей листок, умоляя глазами: «Прочти. Просто прочти».
Саша взяла бумагу. Свеча мигнула, тень скользнула по тексту. Она смотрела на родное имя, написанное его рукой, а видела...

«Лю... Люба, — прошептала она, и имя незнакомки прозвучало как приговор. — Так ее зовут... Люба.»

Олег в отчаянии ударил кулаком по столу. Слезы, которых он не позволял себе так долго, наконец хлынули из его глаз. «Какую Любу?! Какая Люба?! Саша, очнись! Это ты! Только ты!»

Но она уже не слышала. Она отшатнулась от него, как от чумного. Ее взгляд был пустым и отрешенным, будто она слушала кого-то другого. Кого-то, кто стоял за ее плечом в полумраке кухни, невидимый, но всесильный.

«Она мне рассказывает... все, — бормотала Саша, обнимая себя. — Она говорит, что у вас домик у моря. И девочка... Машенька...»

Олег смотрел на жену, на искаженное страданием лицо, и его охватил леденящий ужас. Это было не просто помутнение. Это был чей-то целенаправленный, злой план. Кто-то систематически сводил его жену с ума, вкладывая в ее сознание этот бред, эту «Любу» и «Машеньку». И этот кто-то был здесь, в этой комнате, в ее голове, пользуясь ее болью, ее уязвимостью после их общей трагедии.

Гроза стихала, переходя в ровный, печальный дождь. Но тишина, воцарившаяся на кухне, была страшнее любого грома. Они сидели по разные стороны стола, разделенные не только листом бумаги с роковыми надписями, но и пропастью, которую вырыл между ними невидимый враг. И Олег понял: чтобы спасти Сашу, ему придется воевать не с ее страхами, а с тем, кто их сеет. Но как сражаться с тем, кого не видишь?

Недели слились в месяцы, потерявшие свой цвет и форму. Для Саши время измерялось не днями, а количеством прочитанных романов, где героини находили предательства и разгадывали тайны, и часами, проведенными в бесплодных поисках в интернете. Она искала признаки, улики, фото — что-то, что подтвердило бы существование Любы, Варвары или той самой Машеньки. Она почти не спала, существовала в каком-то лихорадочном полусне наяву, где тени из углов стали привычными гостями, а голос, нашёптывающий ей ужасы, — единственным собеседником.

Олег отчаялся. Он видел, как она угасает, и был бессилен. Он пытался её водить по врачам, но она молчала на приемах, не доверяя никому. Он пытался обнимать ее, но она вырывалась, ее взгляд был пуст и направлен куда-то внутрь, в свой собственный ад. Их дом превратился в склеп, где похоронили любовь.

И вот, в одну из таких бесконечно долгих ночей, истощенный мозг Саши наконец отключился, подарив ей сон. Не кошмар, а странный, яркий и спокойный сон. Она шла по бескрайнему полю, под ногами шелестела сухая трава, а над головой было невероятно чистое и ясное небо. Ни теней, ни шепотов. Только тишина и ощущение пустоты, которая была не страшной, а освобождающей.

Утром она проснулась. Не от собственного крика и не от приступа паники, а от первого луча солнца, упавшего на лицо. Она лежала и слушала тишину. И в этой тишине, внутри ее собственного сознания, прозвучал Голос. Но на этот раз он был другим — не ядовитым шепотом, а чистым, светлым и полным безграничной доброты.

Она замерла, не веря.

«Олег — твой муж. Других нет. Вы достойны друг друга. Ты выдержала все испытания, других женщин не было. Ты сильнее.»

И тогда случилось чудо. Туман, застилавший ее сознание все эти месяцы, рассеялся. Она посмотрела на спящего рядом Олега. И увидела его. Не призрак, не двойника, не человека с тысячью лиц, а своего Олега. Любимые черты, знакомые до боли морщинки у глаз, сильные руки, лежащие на одеяле. Образ стал таким четким, таким настоящим, что у нее перехватило дыхание.

Она вспомнила всё. Вспомнила свою бессонницу, свое отчаяние, свои больные фантазии, которые она приняла за правду. Ей всё КАЗАЛОСЬ. Ее измученная психика, не справившись с горем потери детей и страхом быть брошенной, построила целую вселенную кошмаров, чтобы объяснить внутреннюю боль.

Тихо, чтобы не разбудить его, она поднялась и подошла к зеркалу. Перед ней стояла изможденная, бледная женщина с синяками под глазами. Но в этих глазах снова был свет. Она понимала. Поняла главное.

Раздался тихий стон. Олег повернулся и проснулся, его взгляд сразу же нашел ее. В его глазах была привычная за эти месяцы боль и осторожность.

Но тут он увидел. Увидел, что она смотрит на него не сквозь него, а на него самого. Увидел тихие слезы, катившиеся по ее щекам, но это были не слезы отчаяния, а слезы очищения.

«Олег... — ее голос был хриплым от долгого молчания, но в нем звучала давно забытая нежность. — Прости меня. Прости, я... я так сильно заблуждалась.»

Он не сразу поверил. Он поднялся, подошел к ней, боясь спугнуть этот миг.
«Я все придумала, — прошептала она, глядя ему в глаза. — Никакой Любы. Никакой Варвары. Никаких других детей. Это... это была я сама против себя. Но я вернулась.»
Олег обнял ее, прижал к себе так сильно, как будто хотел защитить от всего мира, а главное — от нее самой. Они плакали вместе — он от счастья и облегчения, она — от осознания всей глубины пропасти, из которой выбралась.

«Я люблю тебя, — сказал он, и эти слова наконец-то достигли ее сердца, не встретив искажений. — Только тебя. Всегда.»

Счастье, хлынувшее на них, было горьковатым, выстраданным, но от этого — еще более настоящим и прочным. Они знали, что путь к полному исцелению еще долог. Но главное случилось — стена рухнула. Они снова были вместе. Двое против всех проблем, против кризиса, против прошлых травм. И больше ничто — ни тени из углов, ни голоса в голове — не могли помешать им быть вместе. Они нашли свой свет, и теперь им было не страшно.